Рихард Круспе, неутомимый творец, ежедневно
упражняется в написании музыки. Сейчас он одновременно работает над
новым альбомом для Rammstein и вторым альбомом Emigrate. Для нашего
интервью музыкант уделил немного времени и рассказал множество
интересностей о себе.
Для начала расскажи, в какой среде ты вырос?
До семнадцати лет я жил в крошечной деревушке Вайсен (Weisen). У
меня было замечательное, милое детство: природа, собак и кошек полный
дом, большая семья, брат и сестрёнка. А потом всё пошло наперекосяк:
мои родители развелись. Отец исчез из моей жизни, а я сам очень скоро
оказался в Шверине, в доме моего отчима, с которым я не мог поладить.
Любой конфликт между нами перерастал в побой. Порой мне приходилось
оставаться на ночь у друга или, ещё хуже, спать на скамейках в парке, а
полиция тем временем рыскала по городу в поисках меня. Когда же мне
представилась возможность уехать куда-нибудь из города на учёбу, я не
преминул ею воспользоваться, и отбыл из Шверина в город Хагенау
(Hagenau). Кроме огромной армейской базы там, в сущности, ничего больше
и не было, делать было нечего, и я от скуки занялся гитарой: играл два
года к ряду в любой свободный момент. Оглядываясь назад, я вынужден
признать, что при всём недопонимании, что было между мной и отчимом, он
смог привить мне одну очень важную для музыканта черту:
дисциплинированность. Сочинять надо каждый день, не расслабляясь – для
меня это очень важно.
Где тебе нравится жить?
Сейчас я разрываюсь между Берлином и Нью-Йорком, и мне нравится так
жить. Нью-Йорк питает меня своей безумной энергией. А вот отношения с
Берлином у меня всегда были сложные. Это очень холодный, мрачный город;
помню, когда я приехал в Берлин впервые, я был поражён этим. Сейчас,
слава богу, что-то изменилось – думаю, это связанно с появлением в
восточной части города турок. Хотя любое смешение национальностей даёт
такой позитивный результат. Жить становится веселее. А вообще, мне бы
хотелось пожить в Кейптауне: там с одной стороны горы, с другой - два
океана. Мне кажется, там очень открытые и дружелюбные люди, и солнце
светит как-то по-особому, так, как я люблю. Я бы сто лет там жил и
каждый вечер смотрел бы на закат.
В школе ты был весельчаком или драчуном?
Я был невыносимым хулиганом в школе – это точно!
Часто дрался?
Это да! Между десятью и четырнадцатью годами я часто попадал в
ситуации, когда... ну… нужно было защищаться. Когда я стал заниматься
борьбой, меня научили управлять агрессией и злобой. Я тренировался пять
дней в неделю, а на выходных у меня были соревнования. К сожалению, я
был слишком неуправляемым, для победы не хватало терпения. Я как Тайсон
– просто хотел одолеть противника физически.
А родители тобой гордятся?
Думаю, мой настоящий отец очень мной гордится. Матери всегда
хотелось, чтобы я занялся чем-то другим, но сейчас всё ок: она не
против того, что я зарабатываю на жизнь музыкой. Главное тут уже не то,
чем я занимаюсь, а то, что моё дело меня прославило. Для послевоенного
поколения, к которому относятся мои родители, самой важной стороной
этого вопроса является, конечно, материальная.
А что именно для тебя значат деньги?
Ну, по большому счёту, деньги – это всего лишь возможность быть
свободным и заниматься тем, чем хочется. Для меня деньги – это
независимость. Хотя, конечно, к хорошему быстро привыкаешь: к некоторой
роскоши, особому стилю жизни… Когда я заработал первые большие деньги с
Rammstein, я думал: «Во он – рай на земле! И больше чем есть у меня в
данный момент, мне не нужно». Сейчас, когда я живу на два дома, на два
города, и часто летаю с места на место, мне нужно гораздо больше денег,
чем тогда.
Как ты для себя определяешь, что такое успех?
Успех можно понимать по-разному. Я получил много положительных
отзывов об Emigrate, продажи сольного альбома тоже довольно высоки, он
вышел в Америке и даже в Австралии, и я могу назвать это успехом. Но по
сравнению с миллионами проданных пластинок Rammstein, успех Emigrate –
это ничто.
Расскажи о своей самой ужасной работе?
Хуже всего было работать мойщиком окон, потому что я страшно боюсь
высоты (смеётся). Два года я работал дальнобойщиком, но после аварии у
меня отобрали права. Тогда фирма, нанявшая меня, решила, что раз так,
то я буду мыть окна на Шверинской телебашне – ужас! Мне ничего не
оставалось, как забрать свои манатки и сказать «See you later!».
Чтобы хоть как-то сводить концы с концами, я продавал самодельную
обувь. Сам делал тапки и продавал их потом. Слава богу, хоть руки у
меня растут из нужного места, да и к тому же, когда голод берёт за
горло, я становлюсь неожиданно изобретательным.
Кроме этого я в молодости учился на повара, но это слишком тяжёлый
труд для меня. И дело даже не в замкнутости кухни, не в том, что ты
целый день вертишься в одиночестве, а ещё и в том, что постоянно
находишься в духоте и жару, которые идут от раскалённой плиты.
Ну, я бы не сказал, что раммштайновская пиротехника прохладнее…
Ну да! (смеётся) Вообще, по-моему, у кулинарии и музыки много
общего. Я всегда готовлю не по рецептам. Просто хватаю всё, что есть и
стараюсь сделать что-нибудь вкусненькое. Правда, иногда некоторые
ингредиенты оказываются не очень сочитаемыми, но это тоже поправимо.
Нужно просто запоминать, что к чему, и через некоторое время у тебя сам
собой выработается что-то вроде инстинкта. Точно так же всё происходит,
когда сочиняешь музыку.
Чем бы ты занялся, если бы перестал быть музыкантом?
Хм, хороший вопрос! Я бы, наверное, продюссировал какую-нибудь
группу – занимался бы музыкой по ту сторону сцены. Ещё я с
удовольствием пишу и размышляю. Думаю, из меня бы получился неплохой
сценарист.
А сыграть ты бы смог? Есть ли у тебя какая-нибудь роль на примете, которую бы ты сыграл?
Я безумно люблю двух кино персонажей: Таксиста* и Леона. А кроме
того мне по душе гангстерские фильмы, вроде «Славных парней» и
«Бешенных псов».
То есть твой персонаж – это скорее отшельник или злодей, нежели супер-герой, так?
Точно! Они интереснее и глубже. После съёмок эротической сцены для
клипа, я могу представить себе даже, как бы я играл в картине ту же
роль, что была в клипе. Перед съёмками я себе места не находил, очень
переживал, но вот мы начали снимать, и чем дольше мы работали, тем
больше мне всё это нравилось. Но прошу заметить: это эротика, а не
порнография!
А ты бы разделся для “Playgirl”?
Сейчас уже вряд ли (смеётся). Думаю, да и раньше я бы этого не
сделал. Дома я часто хожу голый, но я не настолько эксгибиционист,
чтобы раздеться для такого журнала.
Значит, дома ты ходишь голый…
Да, и мне кажется, в этом есть что-то восточно-германское. Когда в
моей Нью-Йоркской квартире зазвонил дверной звонок, и я открыл входную
дверь, стоя перед ней нагишом (это было утром, я лежал в постели со
своей женой), она была просто шокирована этим. Непристойный восточный
немец и щепетильная американка – столкновение миров! (смеётся)
Ты самовлюблён?
К сожалению, да. Мне хотелось бы научиться здраво себя оценивать,
поскольку моё тщеславие действует на меня разрушающе. Но я работаю над
собой, и с годами даже наблюдаю сдвиги с мёртвой точки: по крайней
мере, старость учит смиряться с самим собой, с физическим дряхлением…
Но ведь теоретически можно избежать этого «примирения», воспользовавшись услугами хирурга. Или пластика не для тебя?
Нет, это определённо не для меня, но против пластической хирургии я
ничего не имею. Если ты несчастлив в своём теле, и операция способна
принести тебе удовлетворение, то почему бы и нет. Хотя, тут очень
сложно удержаться и не переборщить (это же касается и любителей
татуировок). В конце концов тело с имплантантами всегда выглядит
немного странно.
О странностях: расскажи-ка о своём самом безумном поступке.
Самый безумный поступок в моей жизни сделал не я, а моя женщина. На
второй день нашего знакомства она ответила «да» на предложение выйти за
меня замуж. Но это уже история…
А какие женщины тебе нравятся, кто твой идеал?
Ну, у меня, как почти у всех людей, есть свой, вполне конкретный,
идеал. В любых отношениях важно, чтобы человек тебе подходил, и чтобы
помогал двигаться вперёд, совершенствоваться. Ты инстинктивно ищешь
человека, способного на конкретную помощь тебе. Чтобы отношения
складывались правильно, важно ещё соблюдать равновесие между страстью и
дружбой – если что-то перевесит, отношения могут разбиться.
А что ты думаешь о группис?
Ну, это часть реальности. Общение звёзд и группис напоминают игру.
Конечно, на самом деле никаких отношений между группис и звездами быть
не может, всё это лишь иллюзия, но её нельзя разрушать. Лично меня
группис не привлекают по одной причине: я привык сам добиваться
женщины. Но в их безумном любовании звездой есть что-то чарующее…
Веришь в бога?
Верю, но по-своему, не так, как это подразумевает церковный канон.
Я верю в божественную справедливость. Ещё я немного по-женски отношусь
к астрологии, особенно когда дело касается оценки новых людей.
Естественно, в гороскопы и прочую ерунду я не верю. Астрология, хоть и
не наука сама по себе, но подчиняется всё-таки законам математики, там
всё высчитывается, и с числами не поспоришь. А в глупости со знаками
зодиака, которые можно найти в любом еженедельнике с программой
передач, я не верю.
Смог бы прожить без телевизора?
Нет! У меня в Нью-Йоркской квартире в спальне стоит огромный
проектор, и я больше всего люблю валяться в постели, курить и смотреть
кино. Это единственное, кроме секса, конечно, что позволяет мне забыть
обо всём на свете.
То есть читать ты не любишь?
Раньше я очень много читал, но сейчас, честно говоря, одолевает
лень. Даже в самолёте я предпочитаю книжке большой экран. Просто для
меня это привлекательней. Но, несмотря на это, сейчас я читаю с
удовольствием «Нью-Йоркскую трилогию» Пола Остера.
Какое изобретение человечества, по-твоему, самое важное?
Каждая эпоха приносит свои великие открытия и изобретения. Наше принесло интернет –
Это, наверное, самое важное изобретение. До этого самым важным (на
мой взгляд) было изобретение электричества, поскольку благодаря нему
появился и искусственные свет и телевидение и, конечно, моя
электрогитара.
Если бы тебе дали машину времени, куда бы ты отправился?
Наверное, во времена рыцарей-меченосцев. Я бы с радость побыл бы
тамплиером веке эдак в одиннадцатом. Это очень притягательный для меня
момент истории, и я много о нём знаю, поэтому проблема выбора места и
времени для путешествия для меня не стоит. Да и потом, мне безумно
хотелось бы почувствовать, как и чем жили люди в те времена,
почувствовать ту жизнь.
У тебя есть фобии?
Как я уже говорил, я боюсь высоты, а ещё я боюсь змей.
Когда ты в последний раз плакал?
Поймали вы меня! Проблема в том, что я не умею плакать. Это не
очень хорошо, поскольку слёзы помогают избавиться от страдания. Может
быть, поэтому музыка так важна для меня: она за место слёз спасает меня
от горя.
